Волчий лог  - Делия Росси

Это уже потом он понял, что отец так прощался, а тогда от радости чуть не лопнул. Еще бы! Он на эту ручку несколько лет облизывался, так она ему нравилась.

А потом отец уехал в очередную командировку и не вернулся. И мама, пряча заплаканные глаза, сказала, что у него другая семья. Там, в их старом городе.

Как же он злился! Как ненавидел предавшего их отца! Ненавидел с такой же силой, с какой еще недавно боготворил.

Крушил все вокруг, изрезал любимый стол перочинным ножом, сломал и растоптал заветную ручку, выкинул все, что дарил ему отец… А потом успокоился и разом вычеркнул его из своей жизни. И матери запретил о нем говорить.

«Ушел — и пусть, — твердо сказал он. — И без него проживем. Не нужны нам предатели».

Мама снова разволновалась, расплакалась, потянулась за каплями.

«Нельзя так, сынок, он ведь твой отец, — попыталась урезонить она Стаса. — Не руби сгоряча».

Но он ничего не хотел слушать.

«Для меня его больше не существует», — резко сказал он маме.

Та только головой покачала, но промолчала, не стала его больше переубеждать. А вечером ее увезла «Скорая».

«Очень изношенное сердце, — услышал он из разговора врачей. — Чудо будет, если выкарабкается».

Выкарабкивалась мама долго. Почти два месяца Стас разрывался между школой, домом и больницей, сам покупал продукты, готовил еду, старался все успеть.

Наверное, именно тогда он и изменился. Веселый беззаботный мальчишка исчез, а на его место пришел неулыбчивый незнакомец с волчьим оскалом и взглядом исподлобья. Этот незнакомец был взрослее и изворотливее прежнего Стаса. Он умел выискивать продукты подешевле, ловко торговался, знал цену деньгам и мог рассчитать, насколько хватит сбережений в небольшой шкатулке, что стояла в родительской спальне.

А еще, он стремительно тянулся вверх, взрослел, и та одежда, что совсем недавно была ему впору, теперь трещала по швам.

Мама вернулась домой в конце весны. Май — разудалый и шумный, разукрасил столицу зеленью, умыл теплыми дождями, зашелестел молодой листвой. Двор наполнился шумом и криками, на площадке закипела бойкая жизнь, лавочки перестали пустовать, оккупированные старушками и сменяющей их к ночи молодежью. Но он почти не замечал признаков приближающегося лета.

Мама была слишком слаба, и он продолжал делать всю работу по дому, только бы она не уставала.

Отец за все это время не появился ни разу, даже не позвонил.

Увиделись они только спустя пять лет.

Отец был в Москве и пришел к ним на Остоженку. Подгадал, когда мамы не будет дома, хотел с ним увидеться. Стас открыл дверь и уставился на высокого, полностью седого мужчину с усталым лицом и грустно обвисшими усами. Этот незнакомец был совсем не похож на того отца, которого он помнил.

— Здравствуй, сынок, — тон был неуверенным, немного заискивающим. — Я войду?

Стас молча посторонился, пропуская чужака в квартиру.

Разговора не получилось. Он смотрел на человека, которого когда-то обожал, и чувствовал, как в душе снова поднимаются обида и злость. Где он был, когда матери было так плохо? Зачем пришел сейчас, когда они научились справляться без него?

Наверное, отец все увидел по его глазам, потому что вздохнул, опустил голову и сказал: — «Прости, сынок».

А что ему с тех слов? Разве слова могут что-то исправить? В слова Стас больше не верил.

Нет, не получилось разговора. Не смог он слушать жалких оправданий. И денег, что совал ему отец, не взял. И матери не сказал, что тот приходил. Незачем ей знать, ни к чему лишние волнения.

— Стас, а у нас покушать ничего нет? — голос Никитки вырвал его из воспоминаний.

Проснулся малец. И в себя пришел, раз есть просит.

— На заднем сиденье сумка, — усмехнулся он. — Там контейнер с бутербродами.

Ник обрадованно бормотнул что-то и отстегнул ремень.

— Ого тут сколько! — открыв крышку, довольно выдал он. — Ты будешь?

— Найди мне с ветчиной и сыром.

— А салфетки влажные у тебя есть?

— Зачем?

— Руки вытереть. Мама ругается, когда я грязными руками еду беру.

— Ну, если мама ругается… В бардачке посмотри.

Никитка шустро достал упаковку, вытащил пару салфеток, одну протянул ему, а второй принялся тщательно вытирать свои ладошки.

Стас хмыкнул, но последовал его примеру. Не подводить же Ингу, с ее воспитательными методами!

— А маме мы позвоним? — откусив большой кусок, спросил Никитка.

Маме они звонили уже три раза. Первый — когда выехали из леса, второй — из Валентиновки, и третий, когда свернули на трассу.

— Вот как доешь, так и позвоним, — ответил Стас.

Внутри до сих пор бродило то немного шалое чувство, что накрыло его там, среди заснеженного ельника. И хотелось взъерошить смешные русые вихры сидящего рядом мальчишки, с лица которого на него смотрели глаза Инги. Вроде, и цвет другой, а выражение — такое же. Настороженное и вдумчивое.

— Все, доел, — торопливо запихнув в рот остатки бутерброда, заявил Ник и уставился на него с нетерпеливым ожиданием.

Стас нажал вызов, и в динамиках раздались длинные гудки, которые тут же сменил взволнованный голос.

— Алло? Стас, вы еще долго?

— Мам, мы уже почти доехали! — громко выкрикнул Никитка. — Осталось Сосновку проехать, и все! А баба Люба мясо приготовила?

— Приготовила, — Инга улыбалась, Стас был в этом уверен.

Он вслушивался в голос жены, разносящийся по салону, и отодвигал то решение, которое должен был принять. Не сейчас. Не сегодня. Хотя бы один день он может позволить себе побыть с семьей. Всем вместе.

Я ходила по холлу, то и дело поглядывая в огромные окна. Моя бы воля, я бы уже давно выскочила к воротам и ждала своих мужчин там, но баба Люба была начеку.

«Инга Яновна, в вашем положении переохлаждение вредно, — заявила домработница, глядя на меня своим фирменным непроницаемым взглядом. — Не стоит рисковать без нужды».

Вот так. Не стоит рисковать. Значит, уже знает. Догадалась. Удивительное дело, но я послушалась и теперь мерила шагами расстояние между колоннами и ждала. Баба Люба была права. Хватит того, что я вчера весь день на морозе провела. Тогда, на адреналине, холод не чувствовался, но вот сегодня лучше не нарываться.

Солнце медленно садилось, окрашивая снег розовыми граффити, небо на востоке потемнело, во дворе загорелись фонари.

— Инга Яновна, может, присядете? Сутки уже на ногах.

Домработница остановилась рядом, вынуждая меня прекратить бесконечный забег. Мудрая тетка. И не болтливая.